Мои восхождения

АКОНКАГУА 6962м. (Южная Америка) 14.02.2004г. 16-30

Аконкагуа — самый высокий в мире потухший вулкан. Высота 6962 м. Расположена в Андах (Главная Кордильера) на территории Аргентины Является высшей точкой Американского континента, Южной Америки, западного и всего южного полушарий).Происхождение названия горы точно неизвестно, существующие выводят его из арауканского языка («с другой стороны реки Аконкагуа») или от Ackon Cahuak, что на языке кечуа означает «Каменный страж».Гора возникла при столкновении тектонических плит Наска и Южно-Американской.

ВСЕ СЛУЧАЙНОСТИ ПРЕДНАЧЕРТАНЫ

Все так интересно получается: цепочка случайных, на первый взгляд, событий приводит к удивительным историям. Наблюдая за собой, за своими мыслями и действиями, стараясь не пропускать мельчайшие детали повседневной жизни, я со временем перестал удивляться чему-либо. Пришло понимание, что случайностей не бывает в нашей жизни, что есть определенная дорога, по которой мы идем. На этой дороге ежесекундно появляется множество перекрестков и разветвлений. И каждый раз, стоя на перекрестке, мы делаем выбор и движемся дальше по выбранному пути, изначально очень смутно представляя, куда он приведет, к каким новым, интересным и трудным дорогам.

И тогда, в тот осенний вечер, в маленьком уральском городке Березники, сидя в мастерской Леонида Ефимовича и листая журнал «Художественный совет», я еще не знал, что уже встал на тот самый путь, который приведет меня к горам, что, прочитав в журнале о конкурсе «Лучшие художники России», я отправлю фотографии своих работ, что выиграю и в дальнейшем поеду во Францию. В тот солнечный весенний день в Москве, в офисе компании – организатора поездки во Францию, мне сразу бросится в глаза плакат с изображением горы Арарат и в моей душе проснется давняя мечта. Мог ли я знать тогда, что цепочка «случайных» событий в 2003 году сделает меня участником экспедиции на Арарат, где я открою себя и пойму, что такое быть Армянином. Я познаю счастье отдаться и сгореть дотла на благо Армении и всей Планеты. Арарат направит меня еще дальше – к семи вершинам семи континентов.

В тот осенний дождливый вечер я еще не знал многого…

Гора, которая все эти годы «молчала», вдруг становится целью моих стремлений. Приняв решение на склонах Святого Арарата взойти на высочайшие вершины семи континентов и водрузить на них армянский флаг, я почему-то, ничего не анализируя, начал с горы Аконкагуа. Конечно, на это решение повлияло то, что мои друзья-альпинисты собирались через несколько месяцев восходить на эту вершину Южной Америки, и я присоединился к ним. Не учел я лишь тот факт, что Аконкагуа не легкая гора, к тому же почти семитысячник.

Да, в душе я был безумным альпинистом и с детства стремился к горам, но у меня не было абсолютно никаких навыков. До Арарата, девятью горами раньше, я взошел на Арагон (4090 м), высшую точку нынешней Армении. Побывал я и на небольшой горе Аралер, куда забираются даже дети. И это был весь мой опыт в прекрасном, но суровом мире альпинизма.

За несколько месяцев до моего отъезда в Анды, гора Аконкагуа неторопливо и уверенно «разгоняла» туман сомнений и неясностей в моей голове, с каждым днем она все больше и больше наполняла свободные и несвободные ячейки моего сознания. Аконкагуа, парящая на высоте 6962 метра и подставляющая свое скалистое тело безумным ветрам, дующим с Атлантического и Тихого океанов, знала, что я лечу к ней. Мы уже много раз общались друг с другом в моих медитациях и молитвах. Один раз во время страстной молитвы я даже физически почувствовал присутствие горы рядом. Я не стал отвлекаться на переживание неожиданности происходящего, а сконцентрировался на ощущениях: легкое прикосновение к спине – и вот огромная гора внутри тебя. Сначала был какой-то дискомфорт, потом у нас с ней совпало дыхание – мы слились в одно целое и стали дышать в такт. После этого случая сомнения окончательно покинули меня.

     Удивительное спокойствие овладело мною. Иногда я ловил взгляд моего рюкзака, просящий отправиться в поход, чувствовал стремление моего спального мешка вступить в схватку с холодом за сохранение тепла в моем теле, ощущал жажду горячего поцелуя с холодным льдом, овладевшую моими «кошками» и ледорубом. Я понимал: время пришло.

Я все это пишу, потому что уже не знаю, чем себя занять. Мы вылетели еще вчера, 31 января 2004 года в 9 утра, и с тех пор эта машинка с крыльями все летит и летит. Я даже не знаю, сколько прошло времени: вылетели утром, было еще темно и до сих пор темно. Ничего не понимаю, мои наручные часы показывают, что сейчас уже 11.30 1 февраля 2004 года, а где солнце и когда вообще приземлимся? Уже все фильмы просмотрены, и все сказки на английском языке прослушаны, и уже было выпито чашек 150 кофе (с молоком и без, с горячей и холодной водой), а наш железный дом с крыльями все летит и летит. Мне кажется, я даже начинаю привыкать к такому образу жизни: сидишь, ничего не делаешь, кроме того, что ешь, пьешь, читаешь, смотришь кино, слушаешь сказки, и так почти 12 часов. Неплохо, правда?

… Ой, Боже мой, что я болтаю! Это у меня уже глюки. Неподвижность словно сжирает меня изнутри. После того, как приятный голос стюардессы сообщил, что наш дом с крыльями снижается и через час мы вступим на аргентинскую землю, все почувствовали облегчение. Наконец-то будет возможность размять затекшее тело, а от мысли, что скоро в отеле можно будет принять душ, полежать и т.д., сразу все стало замечательно. 

На выходе бортпроводница с красивой улыбкой попрощалась с нами, пожелав удачи. Сразу после того, как мне в лицо ударил горячий и влажный воздух Буэнос-Айреса, я понял, что в самолете было лучше. За несколько минут вся моя одежда прилипла к телу. Через мгновение я весь стал каким-то влажным и липким существом: слипались пальцы рук и даже веки. Было ощущение, что тебя, одетого, в парилке парят веником. Осталась последняя надежда спастись от зноя – холодный душ в гостинице, но и она рассеялась, как утренний туман: вода в номере тоже была теплой. Я понимал, ничего больше не остается, как привыкать.

Буэнос-Айрес – красивый солнечный город, где жизнь бьет ключом. После короткого отдыха в отеле я решил прогуляться. Стояла жара в 35 градусов, но на улицах было много народу. Почти во всех заведениях звучала музыка, на балконах и верандах виднелись улыбающиеся и довольные жизнью лица аргентинцев. В переулках и уличных кафе звучала звонкая гитара, темноволосая испанка тянула какую-то старую, приятную на слух песню. Рядом с музыкантами всюду танцевали люди. Я остановился и стал наблюдать за красивой парой лет шестидесяти. Они как-то не по годам страстно танцевали под звуки гитары танго. Мужчина был в черных брюках, в черных туфлях и в белой рубашке, а на голове у него – черная шляпа с большими полями. Обветренное и свежевыбритое лицо выдавало в нем моряка. Женщина, чуть моложе его, лет 55-и, с туго собранными сзади волосами, двигалась не менее страстно. На ней было плотно облегающее тело красное платье и черные туфли, зашнурованные до колена. Они танцевали, не замечая никого. Я стоял, как столб, и смотрел. Мне стало так хорошо, что я был готов тоже пуститься в пляс.

Я думал о том, что в наших краях люди к шестидесяти годам не то что не танцуют, даже музыку не слушают, а здесь здорово: все вокруг «дышит» жизнерадостной энергией. И я тоже, находясь в этой атмосфере, проникся ярким, праздничным настроением. Но все-таки после такого долгого перелета и пятичасовой прогулки по Буэносу мое тело требовало отдыха. Вечером в отеле я упал на кровать и погрузился в приятный сон.

5 утра. Мы снова в аэропорту Буэноса, сейчас нам предстоит перелет в город Мендоза, что у подножия горы Аконкагуа.

9 утра 2 февраля 2004 года.

Мы приземлились в Мендозе. Только сейчас до меня дошло, как далеко мы забрались, – на другой конец земного шара. Мы вылетели из Москвы 31 января 2004 года в 9 утра, была зима, а прилетели в Мендозу в 9 утра 2 февраля, в жаркое лето.

Здесь мои легкие отблагодарили меня: я стал жадно вбирать грудью прохладный горный воздух. Как приятно здесь, после Буэнос-Айреса, дышать, и я дышу, дышу, дышу. Город Мендоза в Аргентине ассоциируется с вином. Виноградники тянутся до самого горизонта. Говорят, что многим винным погребам здесь более трехсот лет.

Из аэропорта сразу отправились в отель, улицы Мендозы как-то странно были пусты. Потом мы узнали, что здесь с 12 до 16 часов – сиеста, то есть очень жарко, и в это время все отдыхают, почти как у нас обеденный перерыв. Только этот перерыв у них длится 4 часа: можно поесть, сходить в гости, поплавать в бассейне, поспать, а потом идти на работу. Здорово, правда! Мы тоже после купания в бассейне решили в отеле вздремнуть. Через пару часов я проснулся от уличного шума. Подошел к окну и удивился: улица, которую мы видели два часа назад, теперь кишела людьми разного возраста (старики, молодежь, дети), вокруг музыка и огоньки – настоящий праздник в муравейнике. Мы оделись, вышли в город и втянулись в вечерний ритм города.

Очень вкусно поужинав и прогулявшись по городу, вернулись в отель. Я на мгновение закрыл глаза, прикрыл руками уши и почувствовал перед собой гору. Восторг от того, что скоро прикоснусь к ней, был настолько сильным, что перед ним померк весь этот блеск яркого кипящего города.

Утром следующего дня на микроавтобусах по узкой, извилистой дороге, которая соединяет Чили с Аргентиной, доехали до уютного отеля, расположившегося между четырьмя горными вершинами у входа в национальный парк Аргентины. Переночевав в горном отеле, мы проехали еще почти 50 км. Здесь дорога закончилась. Загрузили вещи на мулов, лошадей, отметились на станции рейнджеров и стали продвигаться в сторону передового базового лагеря (высота - 3300 м).

Мы шли по тропе легко и спокойно, наслаждаясь пейзажем. Вокруг нас возвышались горные вершины, некоторые – заснеженные, некоторые – нет. Через минут тридцать нам открылась заснеженная южная стена великой горы Аконкагуа. Погода была жаркая, около +35 градусов Цельсия, с легким дуновением прохладного горного ветра, который приносил с собой запах горных цветов.

Через час мне желудок сказал: «Ну, зачем ты ел утром столько телятины?». Действительно, на высоте 2800 метров я начал замедлять ход, вокруг зеленые луга, гордо стоящие вершины Анд (-ов?), а мне тяжело идти. Но, любишь вкусно поесть – расплачивайся. Я дошел до промежуточного лагеря во второй половине дня и очень удивился, увидев здесь столько палаток (около 80!). Мне сказали, что на базовом лагере еще столько же: был конец сезона, и, видимо, альпинисты со всего мира хотели успеть взойти на вершину. Здесь нами заранее были забронированы места в базовой палатке, так что трудиться не пришлось. Пришли, скинули легкие рюкзаки и повалились отдыхать. Базовая палатка была довольно большой круглой формы, в ней в два ряда стояли двухэтажные нары, около пятнадцати штук. Вся наша группа после подъема с удовольствием удалилась в царство сна.

Я тоже присоединился к ним: глаза закрывались сами по себе. После нескольких часов сна я встал совершенно бодрым и решил прогуляться и осмотреть лагерь. Он стоял на довольно ровном месте, справа от него бушевала быстрая горная река коричневого от размываемых пород цвета. С заснеженных вершин по склону стекали в реку маленькие водопады и ручьи, слева протянулась длинная скалистая стена черного цвета, с зазубренными, как башни, вершинами.

Солнце, не торопясь, уходило за красивые вершины Анд. Лагерь уже был в тени, а за зубчатыми вершинами стены все горело ярко-оранжевым светом. Последние лучи уходящего солнца, «ударяясь» о скалы, «отскакивали» к моим глазам, заставляя меня зажмуриться. Жёлто-оранжевые скалы, играя со своими черными тяжелыми тенями, были похожи на театральную декорацию, с ярким искусственным освещением. Я стоял и наслаждался этой природной абстракцией. За моей спиной виднелась белая вершина Аконкагуа, совершенно чистая, без единого облачка. Дай Бог, чтобы хорошая погода сохранилась.

После ужина никто не спешил спать. Была замечательно теплая ночь: звезды, ярко сверкая, висели прямо над головами, так низко, что, казалось, можно было до них дотронуться. Вот Сириус, вот Крест, а вот и моя звезда посреди тройки – Орион. (Как-то давно, еще в школьные годы, в армянской деревне Андшаван, где жила моя бабушка Оля, лежа на травке и глядя в ночное летнее небо, почему-то сам себе сказал: «Это – тройка, а это – моя звезда». С тех пор я всегда, когда смотрю в небо, ищу свои звезды и, находя, радуюсь, как ребенок).

Утром следующего дня проснулся очень рано, ночью спал плохо. Выйдя из базовой палатки, я решил прогуляться по лагерю. Все еще спали. Подошел к роднику и стал обливаться, от очень холодной воды все мое тело приятно кололо, словно горячими иголками. Получив от этого большое удовольствие, я вернулся в палатку и проспал еще несколько часов.Позавтракав, мы решили идти под южную стену Аконкагуа (4100 м) на акклиматизацию.

Я шел нормально, солнце, достигнув зенита, обжигало со страшной силой. Когда я начал предпринимать меры защиты от ультрафиолета, было уже поздно: шея, нос – все открытые места сгорели. За несколько часов дошли до ледников под южной стеной Аконкагуа. Пофотографировались на фоне белой южной стены и, не торопясь, начали спускаться вниз. Справа от нас возвышалась красивая вершина Мехико (5800 м). По пути в лагерь я не удержался и искупался в холодной горной речке. Вернувшись в лагерь после обеда, решили отдохнуть.

На следующий день нам предстоял очень трудный и долгий переход до базового лагеря на высоте 4400 метров, протяженностью около восемнадцати километров и набором высоты 1100 метров. Да, все мои представления об этом переходе были очень слабыми по сравнению с самим переходом.

Сначала шли по довольно ровной тропинке. Я все время напевал песни и подшучивал над всеми. Это было похоже на школьный туристический поход. Потом свернули в каньон, солнце находилось прямо над нами и беспощадно жарило. Пройдя семь-восемь километров, свернули с каньона направо, дорога резко пошла наверх. Я понимал, что мои силы на исходе, рюкзак с каждым шагом становился все тяжелее и тяжелее.

Я стал останавливаться каждые сорок-пятьдесят шагов, а потом еще чаще. Сердце мое билось в груди с бешеным ритмом, в горле все пересохло из-за дыхания ртом. Иначе дышать я не мог, широко открытым ртом поглощал все больше и больше воздуха, но его все равно не хватало. Я был похож на рыбу, которую вытащили из воды. Бесконечные подъемы и спуски окончательно измотали меня. После каждого подъема я надеялся, что за очередным холмом появится базовый лагерь, и каждый раз мне приходилось пожинать плоды разочарования. На склонах было много скелетов лошадей и мулов, на которых перебрасывали груз для альпинистов. От тяжелой работы эти животные умирали прямо на ходу, а кондоры и сильные ветры оставляли от их тел одни кости.

Я все шел, шаг за шагом преодолевая подъемы и спуски. Я уже перестал ощущать время, мне казалось, что эта дорога никогда не кончится и вся моя жизнь – вот эта дорога. Я шел, ни о чем не думая, в голове была абсолютная пустота, мои ноги двигались сами по себе, как некий механизм, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Я понимал, насколько мое тело было не готово к такой физической нагрузке. Несмотря на свои тридцать, я двигался как семидесятилетний: пассивная сидячая жизнь, которую я вел последние десять лет, в сочетании с обильной едой и спиртными напитками давала о себе знать. Мною управлял только мой дух, который, в отличие от тела, был в отличной «форме». Я, конечно, принимал решение бросить прежний образ жизни, снова заняться спортом и т. д. Но это не спасало ситуации. Я поймал себя на том, что, несмотря на мое состояние, мною овладела какая-то радость. Я был окончательно измотан и одновременно счастлив. Видимо, мое тело и душа поняли и почувствовали нечто такое, что еще не доходило до моего разума.

Наконец-то после очередного подъема в трехстах метрах показались разноцветные палатки базового лагеря, находящегося на высоте 4300 метров. У входа в лагерь слева на камне сидели два альпиниста. Увидев меня, они поняли мое состояние и сразу показали в сторону палатки-кухни. Я направился туда, сбросив на ходу с себя «однотонный» рюкзак. В белой палатке-кухне, упав на стульчик, я один за другим, смакуя, опустошал стаканы с соком. Выпив четыре стакана сока и еще четыре – молока, я пришел в себя. Да, на первый взгляд казавшийся нетрудным, переход отнял у меня почти все силы и девять часов времени. Это был самый долгий и тяжелый переход из тех, которые я преодолел до того дня. Посидев около тридцати минут в палатке-кухне, я пошел к себе. Мою палатку уже установили наши аргентинские гиды, спасибо им за это.

После нескольких часов сна за ужином все, включая и меня, чувствовали себя хорошо, подшучивали и смеялись.

На следующий день я прогуливался вокруг базового лагеря. Погода была замечательная. Я поднялся на 400 метров, на одну из скал, окружавших базовый лагерь. Признаться, идти было лень, но надо было заставлять себя двигаться, чтобы организм лучше акклиматизировался.

8 февраля 2004 года.

Вчера вечером погода начала портиться: выпало много снега, и мы стали волноваться. Но сегодня небо прояснилось, весело светит солнце. Позавтракав, мы не торопясь стали готовиться к переходу в лагерь А (4850 метров).

Переход был нетрудным. На высоте 4850 метров слегка заболела голова, и, после установки палатки, мы завалились спать. Через три часа я проснулся и силой заставил себя выйти и прогуляться, иначе было бы еще хуже. Солнце уже склонялось за вершины, ниже нас на сто метров был обрыв, прямо перед которым возвышались скалистые пики.

Я дошел до них и, устроившись поудобнее на камне, свесив ноги в пропасть, стал провожать закат. Далеко внизу подо мной, прорываясь сквозь облака, стремились ввысь острые вершины Андского хребта. Вершины пониже уже простились с лучами уходящего солнца и окрасились в темно-синие и коричневые тона. Те же, что были повыше, жадно тянулись за оранжевыми солнечными лучами, словно пытаясь как можно дольше оставаться в них.

Я поднял руки в сторону заходящего солнца, поблагодарил Бога и попрощался еще с одним прекрасным днем на склонах горы Аконкагуа. Когда, не торопясь, медленным шагом я пошел в сторону палатки, все окружающее начало растворяться в темноте. Я стоял у палатки и смотрел на яркую звезду перед собой. Это была Венера. Прямо надо мной искрились звезды из созвездия Сириуса, стояла тишина, которая бывает только в горах. И вдруг холодную тишину раздробил оглушительный грохот справа: лавина, срываясь с вершины Рог, с сумасшедшим криком неслась в пропасть. Вокруг все задрожало, дрожь прошла и по моему телу. Я замер от страха и восторга, одновременно охвативших меня. В темноте не было видно ничего, но я представил себе силу миллионов тонн бешено несущегося снега. Природа гордо демонстрировала свою силу, требуя уважения. Эхо лавинной «песни», пройдя через меня, прыгало от одной горы к другой, постепенно угасая. 

Утро, 9 февраля 2004 года.

Позавтракав, мы стали подниматься еще выше, к лагерю «Гнездо кондора» (5600 метров). Я почувствовал себя очень хорошо и довольно быстро дошел до места. На высоте 5600 метров была довольно большая ровная площадка для лагеря, в центре которой отдельно от всего стояла огромная трехметровая каменная глыба, похожая на рукотворного сказочного идола с большой, почти в полтела, головой, с толстыми губами и маленьким носом. Я обращал внимание всех на каменного идола. Как нам рассказал наш гид-перуанец, потомок древних инков, здесь его предки когда-то приносили жертвы богам. Это труднодоступное место на высоте 5600 метров для них было священным, и поднимались сюда только избранные. Он протянул руку и стал показывать скальные выступы вокруг лагеря, которым игра света и тени придавала форму загадочных существ.

После установки палаток и горячего чая я прогуливался среди скальных идолов. Я на мгновение прокрутил колесо времени на несколько тысяч лет назад и представил эту мудрую древнюю цивилизацию, которая, сходя с арены истории, оставила после себя глубокие тайны бытия, не разгаданные до сих пор.

Я подумал о том, сколько эти скалы видели людей, мудрых и глупых, нищих и богатых, несчастных и счастливых, видели и слышали тысячелетиями, как сейчас видят и слышат меня. Стоя среди этих скальных великанов, я понял, насколько относительно понятие времени. День близился к концу, тени вокруг стали уплотняться, облака и горы покрылись красно-оранжевой вуалью заката. Меня охватило какое-то необъяснимое ощущение уюта, мне хотелось подольше задержаться среди этих «живых» скал, но наступающая темнота заставила меня идти к палаткам. Я еще раз подошел к одинокому «стражу» лагеря и, поблагодарив его за те мысли, которые родились у меня на этом священном месте и которые еще на один шаг сблизили меня с моей духовной сущностью, удалился спать, пожелав напоследок вам (всем моим друзьям и близким) спокойной ночи. Я долго ворочался в спальнике, пытаясь уснуть: болела голова, не хватало кислорода. Я, время от времени расстегивая спальный мешок, садился и дышал широко открытым ртом. Я ждал, когда наступит утро и придет конец моим мучениям, но ночь, казалось, была бесконечной. Ребята в палатке тоже все время переворачивались с боку на бок, пытаясь уснуть.

С первыми лучами солнца все встали, и почти на всех лицах можно было прочесть: «Кошмарная ночь». Позавтракав, мы пошли вниз, к базовому лагерю (4300 метров). Почти дойдя до него, я услышал ритмичный бой барабана и был приятно удивлен, увидев играющих на нем ребят. Скинув рюкзак, я подошел к ним. Это были чилийские альпинисты. Я попросил поиграть на барабане, они весело протянули его мне, и окружавшие нас горы и альпинисты смогли насладиться ритмами армянской «кочари».

После обеда яркое солнце, от которого у меня на локтях появились пузырьки ожогов, исчезло. Тяжелые свинцовые тучи мгновенно затянули ясное голубое небо. Начался сильный град, который затем перешел в снег. Почти через час весь лагерь исчез под белым покровом. Вечерело, но снег, не переставая, все валил и валил. Погода застала всех врасплох: теплые вещи все оставили в лагере «Гнездо кондора».

Разыскав одну бутылку водки на весь лагерь, мы собрались в палатке-кухне и третий тост подняли за погоду.

На следующий день «оттаяли» только надежды на улучшение погоды: снег валил без перерыва уже второй день. Сверху спустились замерзшие альпинисты. Собравшись в палатке-кухне, мы приняли решение попробовать утром идти наверх, а уж если совсем будет невозможно передвигаться, повернуть назад. Наутро погода немного улучшилась, и, несмотря на сильный ветер, мы дошли до лагеря «Гнездо кондора» где-то в 16.00. Было почти –20 градусов с ветром. Мы решили попытаться на следующий день разбить лагерь на отметке 5850 метров, откуда, если позволит хозяин-ветер, взойти на вершину.

Утро, 13 февраля 2004 года.

С первыми шагами наверх я почувствовал дикую усталость, ноги не двигались, дышать стало тяжело. Я ничего не понимал: вчера все было нормально. Ко мне подошли Бедзина и Леван и немного разгрузили мой рюкзак, чтобы мне было полегче идти. Спасибо им, конечно, за это, но от этого мало что изменилось. По ходу Абрамов принял решение не останавливаться на отметке 5850 метров, а двигаться дальше, на 6000 метров, чтобы выиграть еще 150 метров (это внизу кажется шуточной дистанцией, а в горах привычные измерения в метрах, килограммах и часах переводятся в сантиметры, граммы и секунды).

Я шел очень тяжело и пришел в лагерь 6000 метров самым последним, почти через 30 минут после всех, заставив ребят из моей палатки мерзнуть на ветру: алюминиевые дуги от палатки были у меня в рюкзаке и поставить ее они не могли. Глядя на их замерзшие лица, я почувствовал себя виноватым и извинился за свою медлительность. Мы быстро поставили палатки и завалились в них. Я пытался глубоким дыханием успокоить своё бушующее сердце, но у меня не очень-то получалось. Мне было тяжело, горло пересохло, и губы потрескались. Ветер все барабанил по палатке. Я даже допустил мысль, что утром не смогу идти на восхождение, но тут же прогнал ее. Я понял, что если не буду суров по отношению к себе и все время буду себя жалеть, – не взойду на вершину.

Я укутался в спальник и заснул с решимостью, что буквально через несколько часов, соберусь с силами и заставлю себя выйти из палатки. Удастся сделать это, дальше будет видно.

Однако и этих нескольких часов отдыха у меня не оказалось. За стеной палатки я услышал полный силы и решимости голос Людмилы Карабошко. Она объявила, что через 30 минут группа должна двигаться на вершину. Я подумал, что 30 минут очень мало для того, чтобы заставить уставшее тело одеться и подготовиться к выходу. Почти час я не мог заставить себя встать, пытаясь продлить состояние относительного комфорта в теплом спальнике еще хотя бы на 5 минут. Но потом решил: прямо в это мгновение или никогда, и рывком скинул с себя спальник. «Вперед, к своей мечте!» – сказал я себе. Я едва успел нацепить кошки, когда группа уже двинулась вперед.

6 часов утра, 14 февраля 2004 года.

Кошками, кромсая фирн, вся группа медленно двигалась наверх. Ветер, играя со снегом, время от времени резко разворачиваясь, ударял прямо в лицо. Через пару часов один из нашей группы – Михаил – начал все чаще останавливаться. Выяснилось, что у него замерзли ноги и правая рука. Когда сняли перчатку, он не мог двигать пальцами. Двое из нашей группы начали растирать руку Миши, и через некоторое время кровоснабжение восстановилось. Михаил принял решение двигаться дальше, и группа медленно, шаг за шагом, продолжила сокращать дистанцию до вершины. После почти беспрерывного четырехчасового перехода мы остановились у уютного скалистого выступа, который преграждал путь ветру. Отдохнув около двадцати минут и попив горячего чая, мы снова двинулись вперед. Я снял с себя теплый свитер и оставил его здесь, думая, что дальше он мне не понадобится, и я смогу забрать его на спуске. Почему-то, несмотря на холодную погоду, мне было очень жарко – я весь горел. Через час ходьбы мы дошли до седловины. На пути к вершине нам предстояло преодолеть длинный и опасный участок – 1,5 километра в траверс. Склон был покрыт фирном и местами «бутылочным» льдом. Левым боком почти упираясь в склон, мы аккуратно, шаг за шагом, начали двигаться вперед. Снизу справа дул сильный ветер, порой чуть не сбивая с ног. Через 200 метров пути ветер стал усиливаться, так что мы стали сомневаться, стоит ли продолжать путь. Порывы разбушевавшегося ветра каждую минуту грозили сорвать нас со склона. Укрывшись от «прожигающего» ветра за единственным скалистым выступом, мы решили передохнуть несколько минут. У всех в голове крутилась одна и та же мысль: продолжать рискованный траверс или повернуть обратно. Ни у кого не было ни сил, ни желания говорить: молча посмотрев друг на друга, мы вышли из-за уступа и снова оказались в царстве обезумевшего ветра.

У всех в глазах сверкало желание идти вперед. Это были искры безумного желания прикоснуться к вершине, желания, которое порой сильнее, чем трезвый рассудок. Каждый шаг вперед требовал огромного напряжения сил. Справа склон обрывался бездонной пропастью. На наше счастье, ветер дул как раз оттуда. Дул не переставая, хлеща в лицо смесью снега и льда, казалось, что он сошел с ума. Через несколько минут среди пурги мы увидели идущих нам навстречу людей. Это были польские альпинисты. Они сообщили, что идти дальше опасно и что они приняли решение вернуться обратно. Обменявшись несколькими фразами, мы продолжили путь. Ни у кого не было желания задерживаться на этом ненадежном склоне. Через час мы свернули налево и стали резко набирать высоту – и вот опасная седловина с «прожигающим» ветром уже позади. Почти упираясь грудью в склон, медленно, но уверенно я двигался наверх. Здесь ветер утих. Маршрут местами стал скалистым, и лезть в кошках было не совсем удобно.

Еще час назад, сражаясь на седловине с ветром, я думал, вот бы продержаться и пройти этот сложный участок, а потом будет легко. Теперь я понимал, что за сложным участком следует участок еще более сложный, и, чем ближе к вершине, тем сложнее, тем все тяжелее дышать.

В течение почти часа впереди, метрах в тридцати от меня, в нормальном темпе шли два немецких альпиниста. Вдруг один из них упал на колени, а потом и вовсе завалился на спину. Я дошел до них, подошли другие альпинисты. Выяснилось, что этому человеку внезапно стало плохо и он чуть не потерял сознание. Он дышал очень тяжело, но спускаться вниз наотрез отказался, по-моему, не совсем трезво оценивая свое состояние.

Мои ноги стали тяжелыми, и каждое движение давалось с трудом. Я все чаще и чаще останавливался, чтобы отдышаться. Я несколько раз ловил себя на том, что, когда останавливаюсь, упираясь локтем на колено, чтобы отдохнуть, мгновенно засыпаю. Это сильно встревожило меня: значит, я не контролирую себя. А это чревато в горах, и я решил двигаться, как бы ни было тяжело. В дальнейшем я еще несколько раз останавливался, но пытался строго контролировать себя – не закрывать глаза (что удавалось не всегда). И вот еще несколько десятков метров уже некрутого подъема, и я уже нахожусь под северным куполом вершины. Здесь в удобном, скрытом от ветра месте сидело много альпинистов. Я тоже, дойдя до них, рухнул на камень и воспользовался возможностью отдохнуть перед последними метрами до вершины. Примерно пять минут отдыха – и я почувствовал прилив сил. Отдохнув почти десять минут, я стал дальше подниматься по очень крутой местами седловине между северной и южной вершинами. Вообще, в группе я шел почти последним, но на этом участке я почувствовал какой-то необъяснимый прилив сил и стал обгонять альпинистов одного за другим. Впереди меня, в метрах тридцати, шли наши гиды – аргентинец Цезарь и чилиец Аугусто, отличные ребята (кстати, Аугусто был первым чилийцем, взошедшим на Эверест). Они, дойдя до вершины, стали оттуда весело кричать и меня подбадривать меня.

Вдруг все вокруг затихло. Последние минуты и последние шаги, которые отделяли меня от вершины, казались вечными. Время как будто остановилось. Во мне воцарилась божественная тишина, мои глаза фиксировали окружающее меня как картинки, как сон.

Последние шаги – и, боже мой, я на вершине самой высокой горы Южного полушария Аконкагуа, 6962 метра! 16.30, 14 февраля 2004 года.

Из глубины сердца поднялись слезы, и словно комок застрял в горле – это было нечто большее, чем радость победы. На вершине на камне был прикреплен железный ящик, в котором лежал журнал и я, как и все взошедшие на вершину, оставил в нем свое имя. Помолившись, я стал наслаждаться красотой Анд, которые теперь находились внизу. Я как будто рассеялся и одновременно находился сейчас не только на Аконкагуа, но и на всех вершинах сразу.

Меня приземлил голос Людмилы Корабешко, которая торопила всех: справа очень быстро на нас надвигались тяжелые грозовые облака. Я, еще раз поблагодарив вершину, схватил рюкзак и начал спускаться вниз.

Спуск с каждым метром становился все тяжелее. Я так же часто останавливался, как на подъеме. Шли часы за часами, с каждым шагом я чувствовал, как истекают последние силы. Местами на не очень крутых снежных участках я спускался сидя, скатываясь вниз. Незаметно подкрадывалась темнота. Останавливаться было нельзя, но все же после каждых пройденных примерно ста метров я валился на снег, приказывая себе ни в коем случае не садиться. В очередной раз я повалился на снег, чтобы прийти в себя. О, если б Вы знали, как приятно уставшему телу валяться без движения на снегу! В голове все время крутилась мысль о том, что нужно немедленно вставать, но она все время отодвигалась мной на задний план. Я понимал, что засыпаю. Наконец усилием воли я заставил подняться мое уставшее тело и пьяной походкой продолжил спуск.

Стояла безветренная теплая погода. Лагерь был уже близок, но темнота с каждой минутой все больше грозила сбить меня с пути. Я уже не помню, был ли у меня с собой фонарик или я просто забыл про него. Наступающая темнота полностью поглотила меня, и я стал двигаться почти интуитивно. Слава богу, через несколько минут прямо впереди меня, внизу, я увидел мигающий свет фонарика. Еще несколько минут – и я уже в лагере. Фонариком светил Бедзина Гуджабидзе. Понимая, что спускающимся альпинистам трудно ориентироваться в темноте, он вышел из палатки и стал фонариком показывать, в какую сторону идти. Мы обнялись, он поздравил меня с вершиной, и я пошел к своей палатке. В ней ждали меня вернувшиеся раньше Павел Нургалиев и Костя Авдонин. Они, услышав, что я подхожу, начали расстегивать палатку и с радостными криками поздравлять меня. Я нагнулся и стал залезать в палатку. Что-то помешало мне. До меня дошло, что я не снял с себя рюкзак и торчащий из него ледоруб зацепился за палатку. Только теперь я понимаю, насколько мне тогда было тяжело – я еле стоял на ногах. После того, как мы обнялись и поздравили друг друга с вершиной, все залезли в спальные мешки. Было холодно, ветер непрестанно барабанил в нашу палатку. Меня знобило, сильная дрожь охватила мое ломящее от усталости тело. Но я был счастлив: мой дух оказался намного сильнее, чем тело. Я многое открыл в себе, открыл, пройдя через нелегкие испытания. И сейчас, лежа в палатке и дрожа от холода и перенапряжения, я чувствовал себя необыкновенно счастливым.

Утром дождались появления живительных лучей солнца и начали вяло собираться. Все было замечательно, все члены команды взошли на вершину. Спасибо тебе Господь Бог, и спасибо тебе, гора!

В базовом лагере царило всеобщее веселье, многим не верилось, что они побывали на вершине. Отдохнув, мы приняли решение на следующий день спускаться с базового лагеря сразу до самой гостиницы, что у входа в национальный парк. После почти месячного пребывания в горах всем хотелось поскорее вернуться в лоно цивилизации: к горячей воде, душу, мягкой кровати. После семичасового и тридцатисемикилометрового марш-броска я с отбитыми ногами стоял счастливый на асфальтированной площадке у входа в национальный парк и ждал машину, которая должна была меня забрать. И как бывает в сказках с добрым концом, закончился маленький, но очень емкий, наполненный яркими чувствами, отрезок моей истории. И еще раз из моей груди вырвался громкий крик: «Эх, как хорошо!»

P.S. Аконкагуа помогла мне идти уверенно своей дорогой. Каждый день на склонах Аконкагуа прошел как отдельная история. Каждый день я открывал для себя все новое и новое. Здесь меня посетили многие мысли и эмоции, и я познал чувства, непохожие на те, что я испытывал прежде. Они сделали меня более прозрачным и открытым для самого себя.

Дорога к себе была открыта, и я, хотя и небольшими шагами, но твердо и уверенно начал по ней идти.

Артур Карапетян